Тобиас Уэллс - Моя прекрасная убийца [Сборник]
Я гладил ее по спине, пытаясь успокоить.
— У меня сделали обыск, — сквозь слезы сказала она. — Конфисковали все: письма, дневник, даже мой костюм, потому что на нем оказались пятна крови. Я поранила палец замком, когда закрывала чемодан. Обо всем уже написано в газетах. От этого можно… можно… с ума сойти…
Так мы просидели минут десять. Она — закрыв лицо руками, и я — осторожно обнимая ее плечи. Вдруг она опустила руки и поглядела на меня.
— Не пойму, почему меня не арестуют. Считаютубий-дей и оставляют на свободе. У вас это укладывается в голове, господин Клипп?
И тут же, не переводя дыхания, спросила изменившимся голосом:
— Как вас зовут?
— Лео, — сказал я.
— Лео, — повторила она. — У вас это укладывается в голове, Лео?
— Это свидетельствует о том, что вас только подозревают, но не имеют ни улик, ни доказательств. А так как у Германии с Югославией нет договора о выдаче преступников, на основании одного лишь подозрения, которое нельзя обоснованно доказать, вас не имеют права арестовать и выслать отсюда. Я могу предположить, что за вами наблюдают, то есть полиция Йелсы будет время от времени наводить справки о вашем местонахождении и занятиях. Они, наверняка, получат такое распоряжение от Интерпола, но без пояснений, зачем требуется такая информация. Дирекции гостиницы поручат доложить в полицию, если вы вдруг вздумаете уехать или еще что-нибудь. Но вы можете прожить здесь в такой ситуации хоть до ста лет, если в Гамбурге не найдут доказательств: свидетеля убийства, ваших отпечатков пальцев на трупе… А до тех пор в соответствии с международным правом с вами ничего не может произойти…
Я поздно спохватился, что объясняю чересчур профессионально, и испугался. Но Франциска была слишком расстроена, чтобы что-то заметить.
— Значит, если бы я в субботу вечером уехала в отпуск не в Югославию, а в Баварию, или в Вестфалию, или вообще осталась дома, меня бы уже посадили в тюрьму?
— Очень может быть. Впрочем, я не знаю всех обстоятельств, я не знаю, что вам конкретно ставят в вину и какие имеются основания для подозрения в убийстве.
Конечно, я врал. А что мне оставалось? В гостинице, в моем чемодане, лежала газета со статьей об убийстве, а рядом с ней мое служебное удостоверение и документ на трех языках с требованием к властям оказывать мне всяческое содействие в работе. И копия фотографии Франциски. Но чтобы сейчас, прямо здесь объявить: «Я, Лео Клипп, полицейский, командирован, чтобы привезти вас домой!» Нет, это было выше моих сил.
Я раскурил две сигареты, одну дал ей и с трудом заставил себя убрать руку с ее плеча…
Она курила и смотрела на море. С востока потянул ветерок, и луна, словно шарик от пинг-понга, запрыгала по волнам. На той стороне бухты гасли окна. Я украдкой взглянул на часы. Они показывали двенадцать.
— Не знаю, что будет дальше, — медленно произнесла она после долгого молчания.
Я тоже не знал.
Она встала, быстро подошла по камням к воде. Секунду постояла неподвижно, и вдруг, стремительно подняв руки, сдернула с себя серебристое платье. Под ним оказались белые трусики и бюстгальтер. Она наклонилась, зачерпнула воду и плеснула себе на плечи…
— Франциска, — крикнул я, но она уже бросилась в воду и поплыла, гребя сильно и резко.
— Сумасшедшая! — вырвалось у меня. Но я мог ее понять. Она хотела смыть с себя страх, избавиться от ужасных воспоминаний. Я решил — пусть побудет наедине с собой — и встал, чтобы принести из отеля свой купальный халат. Она наверняка замерзнет, когда выйдет из воды. Я прошел мимо ресторана, где еще вовсю веселились, взял в номере халат и через три минуты снова вернулся к морю. Франциска уплыла уже далеко. Так далеко, что у меня перехватило горло. Я рванулся вниз по каменной лестнице — туда, где на причале стояли лодки, прыгнул в одну из них, непослушными руками отвязал цепь, схватил весла и что было сил погнал лодку туда, где едва виднелась девичья головка.
— Франциска! — закричал я.
Но она не могла или не хотела меня услышать. Я греб изо всех сил. Было очень трудно держать курс, потому что Франциска уже уплыла за пределы бухты, и я несколько раз терял ее из вида среди волн, которые в открытом море были значительно выше. И все же я постепенно догонял ее. Нас разделяли всего какие-нибудь пятьдесят метров.
— Франциска! — крикнул я снова и вытер пот, заливающий глаза. — Не делайте глупостей! Плывите сюда!
И в этот миг я заметил то, что заставило меня похолодеть: среди освещенных лунным светом волн появился черный треугольный плавник и стал быстро приближаться к Франциске!
— Франциска! — крикнул я и, как безумный, заработал веслами. Греб и вопил:
— Акула! Акула!
— Помогите! — закричала Франциска. И снова:
— Помогите!
Я греб из последних сил. Руки мои, казалось, выскочат из плеч. Наконец я поравнялся с ней. Недалеко, метрах в десяти от нас, воду рассекал акулий плавник.
— Хватайся! — крикнул я, упершись ногами в борт лодки и протягивая ей руку, чтобы вытащить. Другой рукой она вцепилась в весло, которое выскочило из уключины и шлепнулось в воду.
— Давай, скорей! — Я ухватил ее под руки и попытался приподнять. Лодка сильно накренилась.
— Я не могу, — простонала она.
— Вперед! Закидывай ногу!! — командовал я.
Наконец ей удалось перенести ногу через борт лодки.
Акула была уже в четырех-пяти метрах. Страх придал мне силы. Одним рывком я втащил девушку в лодку, и мы без сил рухнули на дно между сиденьями. Лодка сильно раскачивалась, зачерпывая воду.
— Все о’кей, — сказал я, тяжело дыша, и посмотрел за борт. Хищница плавала метрах в десяти, рядом с ней дрейфовало наше весло. С трудом удерживая равновесие, я пробрался на корму, взял халат и бросил девушке.
— Накиньте это!
Она не шевелилась. Ничего удивительного после такого заплыва и пережитого ужаса. Я наклонился и укрыл ее.
— Да у вас кровь! — сказал я. На правой ноге выше щиколотки виднелась красная полоса шириной в ладонь. Кожа была содрана, будто наждаком. Видимо, акула задела ее головой или спиной. Я разорвал носовой платок и перевязал рану, чтобы остановить кровь. Франциска лежала с закрытыми глазами. Ее била дрожь.
Я попытался грести одним веслом, но ничего не получалось. Акула кружила поблизости и, похоже, уплывать не собиралась. Нас медленно несло в открытое море. Нужно было передохнуть и попробовать грести доской от сиденья. Я опустился на заднюю скамейку. Как хорошо, что я захватил сигареты. С трудом шевеля онемевшими пальцами, я закурил. Оглянувшись, я увидел вдали огни Йелсы.
Как романтично! Итак, Клипп, ты решил поиграть в Одиссея? Говоря честно, у меня не было охоты повторять подвиги античных мореплавателей. Вот чуть-чуть водки сейчас бы не помешало. Я уперся коленями в дно лодки и попытался выломать заднюю банку. Но сиденье было прибито намертво. Основательно сработано. Я снова попробовал развернуть лодку, орудуя одним веслом.
Акула, заинтересованная моими маневрами, приблизилась. Я убрал весло, но она продолжала кружить совсем рядом. Возле моей ноги на дне лодки лежал маленький якорь. Я поднял его и со злостью запустил в акулу. Цепь, уходя в воду, обожгла мне руки. Якорь, не достав до дна, повис. Значит, глубина здесь была больше двадцати метров. Удалось мне попасть в эту тварь или нет, неизвестно, но она исчезла. Я медленно выбрал цепь и бросил якорь в лодку. Потом прикинул, не вставить ли мне весло в отверстие на передней банке и не привязать ли к нему купальный халат в качестве паруса. Тихий ветерок дул с берега. Если бы мне удалось направить эту чертову лодку на юго-запад, мы вышли бы к острову Врач, или как там его. Я вставил весло в уключину и попытался грести. Нос лодки в самом деле повернулся. У меня появилась надежда. Не будь эта посудина такой неповоротливой, мне, возможно, и удалось бы что-то сделать. Но нас снова развернуло поперек течения. Я взял весло, встал коленями на скамейку и начал грести попеременно то слева, то справа. «Как гондольеро», — подумал я. Встать мне не давала Франциска, без признаков жизни лежавшая на дне лодки. Если бы я греб стоя, наверняка дело пошло бы лучше.
— Франциска! — Я потряс ее за плечо. — Очнитесь! Нас уносит в море.
Она пошевелилась, приподнялась и посмотрела на меня.
— Вы спасли мне жизнь, — сказала она.
— Великолепно! — ответил я. — Но чествование, подобающее случаю, придется отложить. Идите на корму, снимите с себя все мокрое и наденьте халат. Я не могу управляться с лодкой, когда у меня одно весло, и одновременно нянчиться с вами.
Она перебралась на корму.
— Снимите все мокрое, — повторил я свирепым голосом. — Становится холодно! Раз уж я не позволил акуле поужинать вами, мне вовсе не хочется, чтобы вы скончались от воспаления легких на необитаемом острове, куда нас, быть может, вынесет. Кто мне там будет штопать носки? Так что давайте скорее! Я не смотрю!
